Шапкозакидательные настроения и взрыв патриотизма, которые поразили Россию сегодня, на фоне русско-украинского конфликта, наблюдались также перед русско-японской и Первой мировой войной.
Александр Бенуа:
«Эти нахалы япошки, макаки желтомордые, и вдруг полезли на такую махину, как необъятное государство Российское с его более чем стомиллионным населением. У меня и у многих зародилось даже тогда подобие жалости к этим «неосторожным безумцам». Ведь их разобьют в два счёта, ведь от них ничего не останется».
Плеве объяснял необходимость войны военному министру Куропаткину: «Алексей Николаевич, Вы внутреннего положения России не знаете. Чтобы удержать революцию, нам нужна маленькая победоносная война».
Моя страна! Ты доказала
И мне и всем, что дух твой жив,
Когда, почуяв в теле жало,
Ты заметалась, застонала,
Вся — исступленье, вся — порыв!
/Валерий Брюсов/
А.Суворин в «Новом Времени»: «Мы воюем для того, чтобы никто не смел трогать нас на Дальнем Востоке, чтобы поддержать свой авторитет; причина войны та же самая, которая лежит в истории объединения русской империи; мы можем избежать войны, дать японцам все, что они хотят, но это обратит Россию в данницу монголов, принизит ее национальный дух, рассыпет ее единство в прах».
В Томске 1 февраля 1904 г. прошла бурная патриотическая манифестация, о которой «Сибирская Жизнь» писала в следующих выражениях: «Беспрерывное «ура» и звуки русского национального гимна гремели в воздухе. Предметом шумных оваций были офицеры местного батальона; манифестанты подхватили их на руки и подолгу качали. Особенно большая группа манифестантов собралась во втором часу дня около дома городского управления. Когда на балконе городского дома показали портрет Государя, вынесенный членами управы, грянуло могучее «ура» толпы в несколько тысяч человек, масса шапок полетела в воздух. От управы манифестанты с портретом Государя пошли к солдатским казармам, их сопровождал военный оркестр, все время исполнявший «Боже царя храни» и «Коль славен». На каждом перекрестке к толпе присоединялись новые и новые манифестанты. Настроение у всех было заметно приподнятое»
Из телеграммы военного губернатора Владивостока Колюбакина генерал-губернатору Приамурской области: «Собравшиеся после того в доме губернатора представители войск, всех ведомств, городского населения, единодушно выразили горячее желание повергнуть к стопам государя императора волнующие чувства любви, верноподданической преданности и беззаветной готовности не щадя жизни и имущества дать достойный отпор врагу. Владивосток и его население, призванный царем, стоят в первых рядах русской силы, готовой бодро и твердо встретить первое свое боевое крещение, ожидает с несокрушимым духом вражеских поползновений на русскую землю, ходатайствуя повергнуть это перед его Императорским Величеством».
Из книги Вересаева «Записки врача. На японской войне»
В манифестировавших на улицах толпах тоже наблюдалось что-то подозрительное. Толпы были немногочисленны, наполовину состояли из уличных ребят; в руководителях манифестаций узнавали переодетых околоточных и городовых. Настроение толпы было задирающее и грозно приглядывающееся; от прохожих требовали, чтоб они снимали шапки; кто этого не делал, того избивали. Когда толпа увеличивалась, происходили непредвиденные осложнения. В ресторане «Эрмитаж» толпа чуть не произвела полного разгрома; на Страстной площади конные городовые нагайками разогнали манифестантов, слишком пылко проявивших свои патриотические восторги.
___________
Первая Мировая
Волна патриотизма заставила большую часть депутатов от крайне правых до кадетов поклясться 26 июня 1914 года в полной и безоговорочной поддержке правительства, дать власти возможность «организации победы».
Собирай-котесь, ребята,
Кто к военной службе гож.
Зададим мы немцу перцу,
Пропадёт он ни за грош!
Из газет: «Вчера во всех московских театрах по требованию публики был исполнен гимн «Боже, Царя храни».
Германия – не забывайся!
Ах,не тебя ли строил Бисмарк?
Но это тяжкое величье
Солдату русскому- на высморк!!
/Игорь Северянин/
Из книги генерала Спиридовича, начальника императорской дворцовой охраны «Великая Война и Февральская Революция 1914-1917»
«Государь обратился к палатам с речью, которую закончил так: «Мы не только защищаем свою честь и достоинство в пределах своей земли, но боремся за единокровных братьев Славян… Уверен, что вы все, каждый на своем месте, поможете мне перенести ниспосланные испытания, что все, начиная с меня, исполнят свои, долг до конца. Велик Бог земли Русской».
С. Петербург был переименован в Петроград. Некоторые стали менять немецкие фамилии на русские. Штюрмер сделался Паниным, хотя все продолжали именовать его Штюрмером…
…Странное зрелище увидел я, подъехав к площади, где, на углу Морской, возвышалось суровое здание немецкого посольства. Толпы народа, вперемежку с извозчиками и автомобилями запрудили всю площадь и тротуары около посольства. Эскадрон конных жандармов удалял публику с тротуара посольства. Против здания, к стороне Исакия, горел громадный костер. Там копошились пожарные.
— Это жгут Вильгельмовские портреты — сказал подбежавший ко мне юркий молодой человек, и, прибавив, что скоро будет еще лучше, убежал.
Все с грохотом падало на тротуары и разбивалось вдребезги. Публика улюлюкала и кричала ура. А на крыше здания какая-то группа, стуча и звеня молотками, старалась сбить две колоссальные конные статуи. Голые тевтоны, что держали лошадей, уже были сбиты. Их сбросили, с крыши и, под восторженное ура, стащили волоком к Мойке и сбросили в воду. Около, на тротуаре, стал городовой. Кругом меня все галдело. Галдела интеллигенция. А из посольства все летели, летели разные предметы. Раздававшийся от падения треск и грохот вызывал ура. Чем сильней был треск от разбитого, тем громче было ура и улюлюканье.
Шли громить австрийское посольство, но полиция не допустила разгрома».
«Прежде чем весна откроет ложе влажное долин,
Будет нашими войсками взят заносчивый Берлин,
И, награбленной добычей поживиться не успев,
Злой народ, который грабит, испытает Божий гнев».
/Федор Сологуб/
Ну какие с них вояки,
Щей да каши не признают,
А заместо нашей каши
У накладку кофей пьют.
Охи, ахи, охи, ахи!
Трусы все те австрияки,
Немцы тоже все трусы,
Только храбрые усы.
Уж как наши-то ребята
Не боятся немчуры;
Как поймают супостата,
Оттаскают за вихры!
Ты не трогай, немец, русских,
Ихних братей и сестёр,
Не даст русский их в обиду,
И тесак его остер.
Мы с Японией буянили,
С Германией идём;
Кулаки у нас большие,
Мы нигде не пропадём.
подъем.
20 июля 1914 года Николай II записал в дневнике: «Хороший день, в особенности в смысле подъема духа… В 2 1 / 4 отправилисъ на „Александрии» в Петербург и на карете прямо в Зимний дворец. Подписал манифест об объявлении войны… При возвращении дамы бросились целовать руки и немного потрепали меня и Аликс (императрица Александра Федоровна)».
Когда император выступил с речью с об объявлении войны, слушавшая его толпа упала на колени. В своей речи перед депутатами Государственной Думы 26 июля 1914 года он отметил: «Тот огромный подъем патриотических чувств, любви к Родине и преданности Престолу, который как ураган пронесся по всей земле Нашей, служит в Моих глазах и, думаю, в ваших ручательством в том, что Наша великая Матушка-Россия доведет ниспосланную Господом Богом войну до желанного конца». Народ и власть были едины в своем желании воевать: 96% призывников пришли на сборные пункты.
«Там не было ни грозной военной силы, ни какой иной стражи, — восторженно описывали действо газеты. — Там был только народ и его Венценосный вождь — народ, приносящий Главе государства свою любовь, свою кровь, свое достояние; Государь, который видел перед собой не только подданных, а народ, свободно приносящий в дар родине лучшее, что у него есть, — свою любовь и своих сынов <…> В такие минуты, когда Верховная Власть становится на защиту национального достоинства и чести, совершается торжественный акт даже не единения, а полного и безраздельного слияния Царя с Народом: Устами Царя говорит сам народ».
Сатирический журнал «Забияка» рекомендовал установить для проживающих в России немцев специальную форму одежды с надписью «Подлец». Делалось это для того, чтобы каждый мог вовремя плюнуть немцу в «харю». Тот же журнал шутливо советовал не лечить немцев в русских больницах, а вместо воды давать им касторку.
Патриотические настроения охватил и все слои общества. Прекратились забастовки и вообще какие бы то ни было антиправительственные выступления. В Петербурге толпа патриотов сожгла немецкое посольство. Дума безропотно приняла военный бюджет.
Ликовавшие горожане развернули против ненавистных немцев волну погромов. Лавочники с подозрительно похожими на немецкие фамилиями вывешивали на витринах объявления: «Это не немецкая, а еврейская лавка». Не теряли бдительности и пассажиры трамвая: едва не был растерзан человек, неосмотрительно упомянувший в разговоре о “немецкой доблести”: «Пассажиры трамвая решили отправить этого господина в участок для удостоверения его личности, так как предположили в нем шпиона».
Газеты писали: «Через голову маленькой Сербии меч поднят на великую Россию, защитницу неприкосновенного права миллионов на труд и на жизнь». На чрезвычайном однодневном заседании Государственной Думы, «представителей разных национальностей и партий в этот исторический день волновала одна мысль, одно великое чувство трепетно звучало во всех голосах… руки прочь от Святой Руси!.. Мы готовы на все жертвы для охранения чести и достоинства нераздельного государства Российского… “Бог, Царь и народ!” — и победа обеспечена»
Российские граждане немецкого происхождения десятками потянулись в полицейские управления и управы — менять фамилии. Переименовали названный вообще-то на голландский, а не на немецкий манер Петербург в Петроград (а хотели — в Свято-Петроград) и чуть не превратили бутерброд в сэндвич.
Струве писал в ноябре 1914 г.: «Война сильнее всяких проповедей учит нас патриотизму. Мы ощутили себя в войне нацией и государством, русскими и Россией».
Добровольно отчисляли проценты от своей заработной платы служащие различных учреждений, предприятий, фабрик, заводов, земских и городских управ, преподаватели учебных заведений и мн. др. Отчисления зависели от размера их жалованья. Если годовой доход не превышал 600 руб., отчислялось 2 %, 1800 руб. – 3 %, свыше 1800 – 4 %.
Школьники сами организовывали массовые шествия с портретами царя и наследника, причем заканчивались они иногда погромами немецких магазинов. После того как гимназисты разгромили магазины немецких коммерсантов Мандля и Эйнема попечитель Петроградского учебного округа издал указ, запрещающий в учебные часы проводить шествия и митинги. Пределом мечтаний для малолетнего патриота было попасть на фронт и своими руками бить немцев. Уже в первые недели войны в Москве и Петрограде были зафиксированы десятки случаев бегства 10-17-летних детей и подростков на фронт. Бежали не только мальчики, но и переодетые в мужской костюм девочки.
Сохранился рассказ фронтового офицера о двух приставших к его полку 12-летних мальчишках, ходивших в разведку: «Вернулись они забрызганные кровью, измученные, но на конях, которых угнали у австрийцев… Лазили мы в деревню С,— рассказывал Мишка,— и наткнулись на часового. Приткнулся он к стогу сена, покуривает, песню какую-то мурлычет, нас не видит… Вот подкрался я к нему, да сзади за шею уцепился, хрясь — и задавил». «Он язык высунул, синий-пресиний сделался, — дополнил Васька. — Да ничего, не крикнул. Ногами дрыгнул раза два и околел». В деревне им пришлось убить еще одного часового, которого они проткнули штыком, и «крови вышло из него страсть как много», и «все хрипел, словно боров зарезанный». Они рассказывали так просто и с таким увлечением о том, как убили они двух человек… они так красочно расписывали, как «трепыхался» и «хлюпал» зарезанный ими солдат и как они у мертвого стянули ранец, в котором нашли галеты и вино, как съели их тут же подле умирающего, что… становилось страшно за этих детей. Это ужас, — говорил наш полуротный, поручик Н. — Ведь после войны это будут преступники, форменные головорезы».
___
И точно такой же взрыв патриотизма произошел и в Германии
Он получил название «Августовское воодушевление» (Augusterlebnis). Победа над Францией и Великобританией, «коварным Альбионом», извечным врагом Германии, которой так жаждали немцы, стала для них вопросом национальной гордости.
Томас Манн называл войну «очищением» и расставанием с «сытым мирным временем». Националистически настроенные немцы сравнивали войну с «очищающим закаливанием для нации». Богословы придавали войне религиозную святость. Интеллектуалы, которые всегда сторонились толпы, теперь стали патриотами. Макс Вебер писал об «этой великой и великолепной войне» и о том, что славно быть её очевидцем, но горько не иметь возможности пойти на фронт.
4 октября 1914 года под заголовком «К культурному миру» был опубликован «Манифест 93» — открытое письмо 93 немецких интеллектуалов в защиту действий Германии в начинающейся Первой мировой войне:
Мы, представители немецкой науки и искусства, заявляем перед всем культурным миром протест против лжи и клеветы, которыми наши враги стараются загрязнить правое дело Германии в навязанной ей тяжкой борьбе за существование. События опровергли распространяемые слухи о выдуманных немецких поражениях. Тем усерднее сейчас работают над искажениями и выдумками. Против них поднимаем мы наш громкий голос. Да будет он вестником истины. Неправда, что Германия повинна в этой войне. Её не желал ни народ, ни правительство, ни кайзер. С немецкой стороны было сделано все, что только можно было сделать, чтобы её предотвратить…
…Неправда, что война против нашего так называемого милитаризма не есть также война против нашей культуры, как лицемерно утверждают наши враги. Без немецкого милитаризма немецкая культура была бы давным-давно уничтожена в самом зачатке. Германский милитаризм является производным германской культуры, и он родился в стране, которая, как ни одна другая страна в мире, подвергалась в течение столетий разбойничьим набегам. Немецкое войско и немецкий народ едины.
Источник:
mi3ch