Греция: что впереди?


20 августа 2018 года завершилась третья, последняя часть программы

макрофинансовой помощи Греции. Через восемь лет после начала тяжелейшего д

олгового кризиса страна вышла из-под внешнего управления европейских

кредиторов. Но означает ли это, что кризис – позади? И можно ли ожидать,

что аналитики, выдвинувшие за минувшие годы множество версий, сойдутся,

наконец, во мнении о причинах происшедшего?

Вернемся в начало века, в 2001 год, когда Греция стала членом еврозоны. Сторонники введения евро называли этот переход точкой отсчета будущего процветания страны. Противники, напротив, предсказывали неминуемый и скорый по историческим меркам крах – примерно через пять-шесть лет. Первые исходили из того, что качественно новое положение страны открывает путь к щедрым инвестициям и много более выгодным, чем прежде, заимствованиям. И поначалу казалось, что они правы. Инвестиционный климат в «евро-Греции» был признан странами ЕС благоприятным, а поступавшие из официальных Афин победные реляции о стабилизации внешнего долга и уверенном удержании бюджетного дефицита на уровне 3% давали Европе все основания для предоставления заимствований по низким процентным ставкам.

В реальности дела в экономике Греции обстояли совсем иначе. Но это выяснилось далеко не сразу. Первые подозрения по поводу того, что Афины сознательно занижают дефицит бюджета, возникли в разгар мирового финансового кризиса, начавшегося в 2007-м и вышедшего на уровень всеобщего бедствия в 2008-м. К этому моменту беспристрастному и мыслящему наблюдателю стало ясно, что былые предсказания и новые комментарии скептиков в большинстве своем оказываются верными.

Главная претензия была неоспорима: страна стала жить не по средствам. Были существенно увеличены зарплаты госслужащим, социальные выплаты и льготы, но за счет чего? Греция фактически стала жить в долг. Вдобавок, начав жить даже не по рецептам, а по категорическим требованиям кредиторов, страна начала стремительно те позиции в производящих отраслях, которые до вступления в еврозону составляли основу греческой экономики. Закрывались судоверфи, разрушались легкая промышленность, сельское хозяйство, рыболовство.

Развивалась лишь сфера услуг – доля этого сектора экономики выросла к 2009 году до 75 (!) процентов. Но и здесь мировой кризис подтачивал главную ее опору – туризм, приносивший до перехода к «новой жизни» около шестой части ВВП. Ухудшилась и собираемость налогов. Из-под контроля государства уходили крупнейшие предприятия, ведущие банки. Даже в Национальном банке доля Греции к 2010 году составляла лишь треть. Замирало судоходство – как следствие, продавались порты. Символом этого «пира во время чумы» стала продажа знаменитый на весь мир коньячного бренда Metaxa – он стал британским. Долги нарастали ураганными темпами, но это всех, казалось, устраивало: собственное производство падает, а деньги на поддержание и вправду выросшего уровня жизни и социальных благ нужны – где же их взять, если не в долг?.. Старые долги покрывались долгами новыми. В древности пирамиды строили египтяне, теперь – уже на финансовом поле – их примеру последовали заморские соседи.

Первые раскаты грома прокатились в 2009 году – в кругах инвесторов крепло впечатление, что греки не способны выполнить свои обязательства: государственный долг рос на глазах. Масла в огонь подлило и признание министра финансов Греции Йоргоса Папаконстантину, признавшего, что страна систематически занижала дефицит бюджета. К этому моменту, по словам министра, он достиг уже 13% ВВП, а государственный, до вступления в еврозону составлявший 50 миллиардов евро (24% ВВП) поднялся до космической отметки 300 миллиардов (115%). Это был еще не дефолт, но явная увертюра к нему. Инвесторы стали «сбрасывать» греческие государственные облигации, ускорил свое падение ВВП. Грекам стало ясно, что без помощи Европы, не менее самой Греции виноватой в том, что происходило на протяжении предшествовавших девяти лет, им не обойтись. И 23 апреля 2010 года страна официально обратилась к ЕС за помощью.

Ей были предоставлены три программы помощи – в 2010-м, 2012-м и 2015 годах. Будем называть вещи своими именами: «пакеты помощи» являлись пакетами кредитными. «Фактически, денежные средства будут использованы, вместо «перезагрузки» экономики Греции, для выплаты процентов и частичного возврата ранее взятых кредитов», – писал в 2010 году американский экономист Джеффри Сакс, «возможно, самый важный экономист в мире» («Нью-Йорк Таймс), дважды входивший в список ста самых влиятельных людей планеты по версии журнала «Тайм». Греки, впрочем, не хуже Сакса понимали, что их попросту пересаживают из одного капкана в другой: условия предоставления «пакетов помощи» были предельно жесткими.

Они предусматривали фактическое подчинение греческого правительства решениям так называемой «тройки» – Еврокомиссии, Европейского Центрального Банка (ЕЦБ) и Международного валютного фонда (МВФ). Согласно этим решениям Греция была обязана поэтапно:

— ввести программу жесткой экономии, резко сократив расходы, в том числе социальные,

— уменьшить на 22% минимальную зарплату (для молодежи моложе 25 лет – на 32%),

— снизить пенсии на 5-15%, увеличить пенсионный возраст с 65 до 67 лет,

— свернуть дополнительные выплаты малообеспеченным, повысить налоги бизнесменам,

— произвести массовые сокращения госслужащих,

— принять новую концепцию приватизации (в результате которой, скажем, забегая вперед, к середине 2013 года безработица достигла 28% – при максимальных десяти в «доевропейские» времена)…

Было ясно, что выполнение этих условий приведет страну к социальному взрыву и массовым протестам. Наивно полагать, что этого не понимали и европейцы. Просто они понимали и другое: в условиях введения внешнего управления греческое правительство будет вынуждено само их эти протесты и подавить. Дела, впрочем, пошли несколько иначе.

На внеочередных парламентских выборах 25 января 2015 года побеждает Коалиция радикальных левых (СИРИЗА), лидер которой, Алексис Ципрас, через два дня становится премьер-министром. А уже через три дня на переговорах с кредиторами новые греческие власти требуют списания одной части долга и реструктуризации другой, угрожая в противном случае прекратить сотрудничество с «тройкой». Начинается жесткая позиционная борьба, но долг Греции при этом неумолимо растет и к апрелю достигает 324 миллиардов евро – 180% ВВП. Европа выдвигает ультиматум – без выполнения ее условий план помощи продлен не будет. Ципрас в ответ объявляет всенародный референдум, призывая сограждан решить, принимать или отклонить требования «тройки».

Это было 27 июня 2015 года, а через три дня, впервые в истории МВФ, Греция не выплатила очередной долг, допустив тем самым дефолт по своим обязательствам. А уже 5 июля на референдуме греки отклонили (61,31% от общего числа голосовавших) требования кредиторов. Ситуация, казалось бы, окончательно зашла в тупик.

То, что выход из этого тупика искать придется в любом случае, понимают и в Афинах, и европейский столицах. Неделя проходит под знаком маневров – стороны обмениваются предложениями, и поочередно их отклоняют. Самым непримиримым противником компромисса с Грецией является Германия – в Берлине считают, что Афины преступили все мыслимые рамки, и призывают отказаться от дальнейшей помощи (в данном случае – от третьего кредитного пакета) в принципе. И все же к вечеру 13 июля, после того, как сторонам удалось снять или смягчить самые острые противоречия, саммит Еврозоны принимает решение о том, что помощь Греции будет продолжена. А через три дня греческий парламент принимает «Закон о реформах» и ратифицирует решение саммита.

А тогдашние спекуляции прессы о возможном активном участии в урегулировании проблем греческого государства со стороны России и Китая так и остались спекуляциями.

Впрочем, представители бизнеса обоих стран были тогда настроены намного более скептически. Вполне характерным для них было мнение председателя правления ВТБ Андрея Костина, высказанное, на фоне этих событий, в интервью агентству Интерфакс. В ответ на вопрос о возможном участии российских структур и конкретно банка в приватизации греческих объектов, государственный банкир заявил, что банк могут заинтересовать только конкретные объекты и только на условиях экономической целесообразности. «А просто так деньги давать, я думаю, не будем. У нас, во-первых, свои проблемы, а во-вторых, все-таки мы не являемся сегодня членом какого-нибудь механизма, как ЕС. Я думаю, что мы этого делать, безусловно, не будем», — заключил Костин. Экономической целесообразности, как мы помним, не возникло, и приватизация греческой госсобственности осталась практически только внутриевропейским делом.

…Даже сегодня, когда программа помощи завершена, в этой истории трудно искать правых и виноватых. Ошибка Греции, ввязавшейся в заведомо проигрышное строительство пирамиды, очевидна. Ошибка Европы, подменившей союзничество чистейшей коммерцией и поставившей как евро, так и Европейский проект в целом на грань выживания, очевидна также. Проигравшего определить легче: по всей видимости, это все же Греция. «В общей сложности Греция получила от ЕС за восемь лет около 250 миллиардов евро, которые должна вернуть кредиторам вдобавок к основной сумме внешнего долга», – справедливо замечает ТАСС. Трудно не согласиться и с издателем газеты «Афинский курьер» Федором Игнатиадисом, который считает, что «программы внешней помощи не только не помогли Греции выйти из кризиса, но лишь ухудшили ситуацию», поскольку «к моменту выхода из программ помощи долг Афин вырос почти на 100 миллиардов евро, промышленность уничтожена, доходы населения упали. При этом Греция остается связанной по рукам и ногам обязательствами».

Как скоро удастся Афинам преодолеть последствия этого разрушительного урагана, что пронесся над ее экономикой, судить трудно. О другом судить проще – всем был преподан небесполезный урок на тему «Что такое плохо». А на чужих ошибках тоже можно учиться.